Из золотых полей - Страница 35

А по вечерам они все шьют маленькие мешочки с затягивающимися шнурками и наполняют их размельченным табаком.

— «Они все» — это женщины?

— Конечно. Джош и Майка следят за сушкой. И еще пашут. До наступления холодов поле надо вспахать и унавозить. А потом за почву возьмутся зимние морозы.

Чесс заметила, что ее руки сами собой сжались в кулаки. Она представила себе картину: она тоже работает на «фабрике», делая все неуклюже, неумело, и мисс Мэри говорит ей об этом по сто раз на дню. Нэйтена можно не спрашивать: и так ясно, что остальные занимаются этой работой уже много лет и набили руку.

Нэйт между тем продолжал:

— Изготовление табака в кисетах — это чистая каторга. У нас в сарае пять тысяч фунтов листа, и мне каждую неделю надо брать с собой две тысячи кисетов и сбывать их, ездя по дорогам от магазина к магазину. До наступления весенней распутицы я должен объехать четыре графства.

— Значит, все это время ты будешь в разъездах? — Стало быть, ей будет еще хуже, чем она думала.

— Это моя работа. Вот откуда берется большая часть денег. Ты можешь сама подсчитать. Лимонных рубашек на свете наберется не так уж много, а за остальное можно получить в лучшем случае по четырнадцать центов за фунт. Вместо этого мы обрабатываем фунт листа, фасуем его в восемь мешочков по две унции каждый, а потом я сбываю их в магазины по три цента за штуку, а в магазинах их продают по пять центов Вот это и есть бизнес.

Он заметил ее стиснутые кулаки.

— Да не беспокойся ты так, Чесс. У тебя будет чем заняться. От малышки Джоша и Элвы хлопот полон рот.

Голос Нэйтена звучал дружелюбно, но она не могла вынести его покровительственного тона, особенно теперь, когда все ее надежды рухнули. Она не может требовать или ждать от него любви, но она имеет право на уважение. Она стукнула кулаком по колену.

— Послушай, Нэйтен. Мне надоело, что все вокруг смотрят на меня сверху вниз только потому, что до сих пор я жила на плантации, а не на маленькой табачной ферме в сорок акров, и не научилась тому, что требуется на такой ферме.

Я не какой-нибудь беспомощный и бесполезный оранжерейный цветок. Ты был в Хэрфилдсе совсем недолго, на обеде и на свадьбе, а думаешь, будто знаешь все и о плантации, и обо мне. Ты никогда не давал себе труда спросить: а что на самом деле представляет из себя Хэрфилдс и чем там занимаюсь я. Так вот, сейчас я тебе это расскажу, а ты, пожалуйста, выслушай меня внимательно.

Всей плантацией управляла я одна, а это десять тысяч акров земли и тридцать восемь семей арендаторов, и у меня отлично получалось. Хочешь знать, как я это делала? Вот этими двумя руками.

И она помахала перед его изумленным лицом руками, затянутыми в белые перчатки.

— Как ты думаешь, кто приготовил тот обед, который ты ел в Хэрфилдсе? Я, вот кто. Всю пищу в доме готовила я. Я вставала до рассвета, чтобы затопить кухонную плиту. Потом готовила завтрак, и пока он стоял на плите, убирала все комнаты на первом этаже. Завтрак моей матери надо было отнести ей на подносе, завтрак деда — подать в столовую. Мой тоже, поскольку Огастес Стэндиш желал иметь за завтраком интересного собеседника. И это было только начало, потому что слугам тоже надо было есть. О да, у нас были слуги. Целых двое. Одна — личная камеристка моей матери. Второго, Маркуса, ты видел. Он состоит у деда в камердинерах еще с тех пор, как был мальчишкой. У Маркуса широкие взгляды: он даже соглашается выполнять роль дворецкого и подавать вечером обед. Но еду Маркусу приходилось готовить мне. Диане — тоже. Диана — это камеристка моей матери. Однако Диана слишком важная, чтобы есть с Маркусом на кухне. Так что я должна была ставить ей еду и приборы на поднос три раза в день.

И носить подносы тоже должна была я. И выливать ночные горшки. И зарабатывать деньги, чтобы каждую неделю платить слугам жалованье и покупать им одежду.

Я вовсе не в обиде на Маркуса и Диану. Мама и дедушка не могут обходиться без слуг, к тому же без них я не смогла бы постоянно играть комедию. Ты видел мою мать. Она переодевается четыре раза в день, и каждый раз делает новую прическу. Она живет в довоенном мире. Мой отец и братья должны вернуться завтра или через день. Она даже умудряется не замечать, что я взрослая женщина, а не ребенок. Даже при самом высоком жалованье только старые, преданные, любящие слуги готовы изо дня в день выносить такое. Я вовсе не в обиде на слуг, я в обиде на тебя и на твоих родных, которые то и дело дают мне понять, что они лучше и трудолюбивее меня.

Нэйт остановил повозку на обочине.

— Расскажи мне все. Неужто ты и в поле работала?

Чесс покачала головой. С минуту она молчала, ибо не могла говорить от волнения. Она больше не сердилась. Нэйтен готов ее выслушать — какое счастье! У нее никогда не было никого, с кем она могла бы поговорить откровенно, кому могла бы рассказать всю правду. Она должна была непрестанно играть в игру — даже с дедушкой, не говоря уже о посторонних. Нужно было поддерживать видимость благополучия: со стороны все должно было выглядеть так, будто дела идут прекрасно и все счастливы.

Она откашлялась и начала:

— В поле я не работала. Я занималась управлением и планированием. Каждый день я посещала все фермы и выслушивала жалобы. Я покупала и раздавала семена и удобрения. Мулы, плуги, бороны и повозки тоже были на мне, и я отдавала их внаем арендаторам по расписанию, которое тоже составляла сама. Я следила за созреванием урожая и заставляла арендаторов заниматься прополкой, подкормкой, прореживанием и всем, чем они не желали заниматься из лени. Конечно же, я кормила и лечила мулов и чистила их стойла. После сбора урожая я торговалась с покупателями и продавала его. Затем определяла долю каждого арендатора и отдавала ему его деньги. Я каждый день вела бухгалтерию, так как у меня были расходы, которые арендаторы должны были мне возместить, а с другой стороны, я должна была им за провизию, которую они давали мне для дома.